Арвеарт. Верона и Лээст. Том II - Лааль Джандосова

На кухне он первым делом посмотрел на стаканы, на пепельницу, наполненную окурками, на пустую бутылку от Midleton, после этого вытащил Marlboro, сказал Вероне: «Присаживайся», – сам прошёл к подоконнику и закурил – со словами:

– Давай начинай. Мы слушаем.

Джош попросил сигарету и, несколько успокоившись, поскольку успел подумать, что Лээст не будет бить его в присутствии собственной дочери, произнёс – себе в оправдание:

– Мне пришлось поддержать ту версию, что ты – это Генри Блэкуотер… Что ты – Наблюдатель из Англии. Я подумал, так будет лучше. Мне пришлось обобщить, разумеется. Сказать, что альтернативщики все в такой ситуации… что отцы их всех игнорируют… что Верона – не исключение…

– Да? – усмехнулся Лээст. – И ты ей сказал об этом по факту того обстоятельства, что я как раз встретился с дочерью? Сводил в ресторан и так далее?

– Ну-у, – протянул Маклохлан, – я сказал, что бывают случаи…

Эртебран посмотрел на Верону, в ясных глазах которой высветилось выражение, появлявшееся до этого: «Чего ждать от такого профессора?» – затушил свой окурок в пепельнице и сказал:

– Ну вот что, Верона. Давай спускайся на улицу. Мы с экдором Маклохланом поговорим обстоятельнее. Я боюсь, что в твоём присутствии он стесняется разговаривать. Потом я поеду к маме, а вы на портал, пожалуйста. Отправляйтесь назад в Коаскиерс. И оставь мои вещи в Ястребе. И пусть Лиргерт меня заменяет до моего возвращения.

Верона встала со стула, подошла к отцу, обняла его, поцеловала в щёку и, посмотрев на Джошуа, буквально позеленевшего, заметила с лёгкой иронией:

– Сэр, а на что вы рассчитывали? Папа уже говорил про вас, что вы – интриган по духу, но не до такой же степени. Вы просто меня поражаете…

* * *

Режина, приехав в гостиницу, получила свой номер, устроилась – разложила вещи по полочкам и, не находя себе места, попыталась заняться чтением, но уже через четверть часа отложила книгу на тумбочку и отправилась за сигаретами, понимая, что не способна хоть на чём-то сосредоточиться. Купив себе пачку Capri, она покурила на улице и пошла в направлении моря – влекомая даже не мыслями, а скорее – просто предчувствиями. Путь, достаточной долгий, мимо домов и парков, коттеджей с красивыми двориками, привёл её к пляжу – песчаному, в это время почти обезлюдившему. Присев на одну из скамеек, она какое-то время просто смотрела на воду – на волны – тяжёлые, чёрные, и на небо с редкими звёздами – куря, растирая слёзы и повторяя: «Любимый мой… Генри, где ты, любимый мой?» – пока наконец не подумала: «А вдруг они сами искали меня? Искали по разным отелям, пока я была у Джошуа? Они не могли не искать меня, понимая, что я уже в Дублине…» Задрожав от волнения – страшного, она прошептала: «Господи… Господи, помоги мне… Господи, дай мне увидеть его…» – и встав в песок – на колени – прижалась губами к крестику – старинному – португальскому – подаренному ей дедушкой перед отъездом в Ирландию. Вернувшись обратно в гостиницу – в лихорадочном состоянии, она, после душа – горячего, надела старые джинсы и джемпер с глубоким вырезом, закуталась в шаль – ажурную, обулась в танкетки – верёвочные, схватила старую сумочку и оставила Clyde Court Hotel.

Возле паба Nook at O’Connell ни Вероны, ни Генри не было. Переведя дыхание, Режина перекрестилась и вошла – под звон колокольчика – во внутреннее помещение. Всё так же горели факелы, дрова в каминах потрескивали, мерцали высокие свечи – слабым неровным сиянием. Приблизившись к стойке с подсвечниками, она села на стул – высокий, вытерла лоб ладонью и прошептала: «Боже мой… Он где-то рядом, я чувствую…»

* * *

Покинув квартиру астролога – с рюкзаком, где хранилась косметика и пара вещей – прикупленных, и спустившись обратно на улицу, Верона махнула Маккеону и, присев на бордюр, задумалась: «Папа прав, по всей вероятности. Джон доставил письмо в Португалию, зная, чем это кончится. Он знал, что родители встретятся. Он устроил им эту встречу в качестве компенсации за свои со мной отношения. И папа смирился, по-моему. То есть папа смирился с этим, а Джон, в ответную очередь, предоставил папе возможность оказаться сегодня в Дублине. Но всё равно это неправильно. Ведь Джон ничего не сделал, когда мама вернулась в Америку. А почему он не сделал? Чтобы папа не смог помешать ему? Значит, папа страдал всю жизнь исключительно ради единственного? Чтобы Джон мог спокойным образом заниматься моим воспитанием? И он после этого думает, что я способна простить его? В таком случае, он заблуждается…» – она посмотрела в небо и прошептала:

– Вы слышите? Вы просто играете жизнями в угоду собственным прихотям. И на деле я не люблю вас. Я люблю вас как друга, не более. Вы ведь знаете, что я чувствую? Что с вами я не испытываю чего-то самого главного…

Джон, находившийся рядом, подумал: «Знаю, естественно…»

Верона горько вздохнула и попыталась отвлечься – от печальных мыслей о прошлом на мысли о встрече родителей – пока что несостоявшейся, но уже предрешённой фактически.

Лээст и Джош появились минут через пять после этого. Маклохлан – просуггестированный, смутился при виде девушки, с которой не чаял встретиться в таких необычных условиях. Его бровь моментально задёргалась, а рот слегка искривился, выдавая его состояние. Лээст, взглянув в его сторону, произнёс в деловитой тональности: «Доставишь её до Коаскиерса. Мне надо остаться в Дублине», – а затем, повернувшись к Вероне, продолжил распоряжения:

– Мисс Блэкуотер, напоминаю – в среду – самостоятельная. Если будет такая возможность, помогите Джине, пожалуйста. И готовьтесь к зачёту по Ястребу. Мистер Маклохлан сказал мне, что фигуры уже разучены.

Верона присела в книксене:

– Да, сэр, помогу, разумеется.

– И вот ещё, если помните – у нас репетиция вечером. Поём перед эртаонами. Сами вы справитесь, думаю. Программа почти отработана.

– Да, сэр, – повторила Верона. – Вы не должны беспокоиться.

Эртебран попрощался с астрологом – обычным рукопожатием и, подмигнув своей дочери, переключился на Эскраха, что дымил, приоткрыв окошечко: «Ещё один рейс – последний», – на что Маккеон ответил:

– Сэр, да как пожелаете! По мне, так чем больше, тем лучше! Семья у меня большая! Сами ведь понимаете!

Как только машина отъехала, Маклохлан достал сигареты – лээстовские «Мальборо» и закурив с наслаждением, спросил доверительным образом:

– Вы, случайно, не знаете? Он что, получил разрешение?

– Да, – подтвердила Верона. – Не забывайте, пожалуйста, кто он по происхождению.

– Да, – согласился Джошуа, – и при этом связи в правительстве.

Возникла недолгая пауза. Верона зябко поёжилась, поскольку слегка продрогла, невзирая на новую кофточку, и перешла на обочину, давая понять тем самым, что данная тема закончена. Маклохлан тоже поёжился, так как вышел из дома без свитера и, тоже шагнув на обочину, предложил:

– Мисс Блэкуотер, простите меня, но я, если честно, голоден. Поужинать не желаете? Здесь есть ресторан поблизости. Думаю, вам понравится…

Отказа он не услышал, так как Верона, знавшая, что если мужчина голоден, он становится раздражительным, подумала: «Ладно, поужинаем, а то дело опять закончится реактивным нервозом каким-нибудь. Да и мне, если честно, не хочется возвращаться обратно в Коаскиерс…»

* * *

Джина, проснувшись утром, совсем ничего не помнила о ночи со старшим Куратором – начиная с футбольного матча и обещанного свидания – ни о том, как он страстно любит её, ни о том, что лишилась девственности, ни о том, что её приобщили и одарили бессмертием. Покурив у окна свой Vogue, она пошла в душевую – согласно обыкновению, и с ужасом обнаружила странные изменения – причём, довольно пикантные – в самом интимном месте, что вызвало в ней замешательство – сильное и глубокое.

– Мой бог, – прошептала Джина, – но ведь я ничего не делала. Ведь я не сбривала волосы…

В результате, совсем разнервничавшись, Джина вернулась в комнату и расплакалась от беспомощности и полного непонимания происходящей действительности.

Точно так же в своей «четвёртой» рыдала Герета Травар, так как Томас сказал ей ночью, что подаст на натурализацию и при получении статуса сразу же будет к ней свататься и, больше того, рассчитывает, что отец её даст согласие. Таким образом, слёзы Гереты объяснялись иными причинами – во-первых, она была счастлива, а, во-вторых, боялась, что Томасу будет отказано, несмотря на его положение – чемпиона по тоггерсвулту и медитерала с баллом за восемьсот по Эйверу.

Марвенсен в это утро проявил большую ответственность и стал раздавать задания весьма повышенной сложности, в отличие от Свардагерна, заменяющего проректора.